Такое домашнее, располагающее слово — Кириши... В нем живет смутное, почти забытое ощущение детства. Так мне кажется, когда я произношу вслух и чуть нараспев — Ки-ри-ши. Это слово пахнет теплым хлебом и бабушкиной сказкой, калеными печными кирпичами и терпкими таежными травами. Это слово источает родниковую свежесть и чистоту. Как будто в комнату внесли корзину промороженного белья...
Кириши — город на берегу Волхова, сообщили мне по телефону из редакции газеты «Киришский факел», приглашая на традиционный фестиваль фольклора. И добавили, что город находится в трех часах езды от Ленинграда.
Сочетание слов «фольклор» и «Кириши» как нельзя лучше подтверждало рожденные ассоциации. В воображении вставал маленький, одноэтажный, деревянный город — в затейливом кружеве резьбы, увязший в синих сугробах, озвученный зычным вороньим воинством, лаем собак да скрипом шагов на дощатых мостках. Да, именно таким представлял я Кириши, когда выезжал из Ленинграда, — стареньким, но удивительно крепеньким русским городком, вплотную вошедшим в сельскую жизнь, где века ведут между собой спокойный и мудрый диалог...
Я, конечно же, ошибся.
В ранних вечерних сумерках на фоне зубчатых елей вдруг вспыхнул рваный багровый факел. Он высветил стылое январское небо, снежную равнину, стальные переплетения гигантских, похожих на ракеты технологических колонн и резервуаров нефтеперерабатывающего завода. («В 80-х годах, возможно, наш НПЗ станет самым крупным в мире», — с гордостью сообщили мне попутчики.) Озаренные ливнем электрических огней, отовсюду свисали трубы и трубищи. Они плели замысловатую паутину, то поднимаясь вверх, то круто ныряя вниз, то зарываясь в землю. Капиллярная подземная сеть трубопроводов несла в себе реки бензина, керосина, мазута, дизельного топлива...
Миновав промышленную зону, автобус скатился с бетонного моста через Волхов и тут же остановился. Город открылся без всяких предисловий, не скованный старомодной застройкой — никаких сараев и огородов, частных идиллических избушек и палисадов. 9—12-этажные здания сомкнули каменные плечи, встав на правом берегу реки. Каждый дом хоть немного, но отличался от соседнего, а все вместе они смотрелись как единый ансамбль. Сквозь жилые кварталы пролегала широкая, залитая асфальтом магистраль с разделительной полосой посередине. Светились яркие неоновые вывески: «Дворец культуры», «Кинотеатр «Восход», «Дворец спорта», «Гостиница «Юность»...
В центре города большая афиша оповещала, что завтра, 11 января, открывается фестиваль фольклора, на который съедутся певческие этнографические коллективы Всеволожского, Сланцевского, Подпорожского районов Ленинградской области, а также фольклорные хоры «Леэгаюс» (Таллин) и Ленинградской консерватории.
— Кириши — самый молодой город в Ленинградской области, — сказала мне заведующая отделом культуры горисполкома Антонина Григорьевна Шешунова, главная «хозяйка» фестиваля.
Откровенно говоря, именно это и обескураживало: новенький, с иголочки, город, у которого еще нет прошлого, — и фестиваль народного творчества. Поймут ли молодые киришане старую, протяжную и грустную русскую песню? Ну какое, казалось бы, молодым дело до «белой лебеди со лебедятами», до «жестокой тоски-кручины», что «зарастает травой-муравой»? Дойдет ли до них этот ненынешний напев, эта непосильная тоска, расплескавшаяся в бесконечных «ах» да «ох»?
Шешунова не стала спорить со мной, она снисходительно улыбнулась.
— Завтра сами увидите. — Антонина Григорьевна развернула фестивальную программку, только что отпечатанную в типографии. — Читайте внимательно, что написано: Третий... Киришский ...традиционный. Если бы ваши сомнения подтвердились, мы не подняли бы и первый фестиваль.
— И потом, — вступила в разговор представитель Ленинградского научно-методического центра народного творчества Лидия Петровна Азовская, — Киришский район — это сложившийся центр фольклора, своего рода заповедник русской песни и частушки.
— Здесь, под Ленинградом, заповедник? — не очень-то поверил я.
— Да, именно здесь, — подтвердила фольклористка, — хотя иногда приходится слышать, что Ленинградская область — довольно бедный ареал для изучения народного творчества. Почему так происходит? А потому, наверное, что в науке издавна сложилось мнение, будто самое интересное, самое редкое и драгоценное можно отыскать только далеко на севере — где-нибудь на Печоре или в Поморье. Однако Киришский район с его этнографическими хорами опровергает эти представления. Не нами придуман, не нами заведен обычай, когда крестьяне близлежащих сел и деревень — Горчакова, Белой, Мотохова, Березника, Пчева — собирались на календарные праздники, пели, плясали, водили хороводы. Кое-что из народных обрядов живет и поныне. И если уж говорить о Киришских фестивалях, то это именно их заслуга, что местная фольклорная традиция не иссякла бесследно, а получила новый творческий импульс...
vspace="3" border="0" 6962. -->Этнографические коллективы мы встречали утренней электричкой. Пожилые женщины, выходя на перрон, растерянно оглядывали высокие каменные здания, привокзальную толкучку автобусов и легковушек и, по-видимому, чувствовали себя не совсем уверенно. Мне показалось, хотя я их и не спрашивал, что теплое, располагающее слово «Кириши» сыграло с ними такую же шутку, что и со мной. Певицы из Сланцевского района первыми освоились с чужим городом, заохали, заговорили наперебой, и для них пришлось устроить специальную экскурсию. Однако вот карельцы, жители далекой деревни Авдеево из Пудожского района, застенчиво помалкивали, жались друг к другу и эта робость передавалась другим певицам. Приехавшие вместе с ними операторы Ленинградского телевидения развернули свою аппаратуру и с ходу включились в дело...
Фестиваль открылся во Дворце культуры большим концертом, и здесь я убедился, что нельзя доверяться первым впечатлениям. Прежде всего удивили авдеевские певицы — куда подевалась их природная застенчивость! Роскошно разодетые, в ярких повязках, сарафанах и полушалках, они вышли на сцену и молча отвесили поясные поклоны — будто качнулось цветочное поле от неожиданного ветра. И пошли песни, одна другой бойчее и неистовее, с огневым напором и резкими гортанными придыханиями. Исполнительницы из Сланцев, наоборот, были горделивы и сдержанны, отличались мягкой и чистой манерой пения. Хор из села Пчева пел и двигался одновременно, плечами поводил жеманно, не певицы — лампы под абажурами. А женщины деревни Мотохово проявили себя как незаурядные комические артистки. Правда, поначалу казалось, что они просто не готовы к выступлению — и голоса у них «не бежали», и ноги скакали невпопад, и гармонист, как всегда, подгулял. Но потом выяснилось, что это тонко отрепетированный трюк, в котором каждый исполнитель раскрывался по-своему. Мотоховские бабушки показали элементы народного шутовского игрища в сопровождении плясовой песни, и это было своеобразной прелюдией к главному событию фестиваля, которое проводилось в 30 километрах от Киришей — в деревне Горчаково.
Шоссе было накатанным и ровным, и наш ЛиАЗ бежал без всяких усилий, ведя за собой, как на веревочке, еще три автобуса с гостями фестиваля.
Мы уже подъезжали к Горчакову, когда из-за горизонта выкатилось мутное солнце. Оно застряло на острых пиках елей, и вся дорога, снега вокруг заискрились в красноватых блестках. Сам воздух, казалось, был соткан из тончайшей розовой пыли.
Не успели мы обрадоваться солнцу, как ЛиАЗ вдруг остановился, и по его железной обшивке забарабанили чьи-то дюжие кулаки. «Выкуп давайте, без выкупа не выпустим», — услышал я удалые и звонкие голоса. Все в автобусе заулыбались. «Приехали, товарищи, — объявила, вставая, Антонина Григорьевна. — Первая застава!» Водитель открыл двери, и мы высыпали на мороз.
< border="0" 6963. -->
Вокруг оглушительно ревели гармони, неслись визгливые частушки, притоптывали табуны валенок и сапожек... На расчищенном от снега придорожном пятачке разыгрывался один из древнейших народных земледельческих праздников — театрализованная святочная игра. Святки издревле завершали старый и открывали новый год у восточных славян. От того, каков будет год, зависело благополучие древнего земледельца. С помощью разных обрядов, заклинаний и магических действий люди пытались повлиять на будущее, заручиться поддержкой солнца, чтобы собрать летом хороший урожай.
Пестро одетая, орущая, диковинная толпа горчаковцев накатила на нас, как прибой. Растормошила, раздергала, бросила в пляс: «Эх, пятка-носок, дайте сала кусок».
Сочные пятна разноцветных лент и платков пламенели на фоне розовых несмятых снегов. И вот уже снова заиграли-завздыхали гармони, и понеслась впереди праздничного шествия импровизированная частушка — «откуп»:
Я девчонка боевая
Ленинградской области.
Завлеку, гулять не буду —
У мня хватит совести.
Ее спела-прокричала кургузая, преклонных лет старушка из Подпорожского района, одна из заводил местного хора. По-детски озорная, она разрумянилась, подбадривая толпу. Морщины светились торжеством. Под шумный восторг гостей она исполнила свою «коронную»:
Говорят, что я старуха,
А мне все не верится.
Да какая ж я старуха —
Все во мне шевелится!
Только сейчас я обратил внимание на толпу ряженых: волк, петух, овца, цыган, два негра — все, как положено на святочном гулянии. На одном из артистов даже табличка болталась с надписью: «Медведь-овсянник, любит мед и медовуху тоже».
Древний обычай ходить в святки по улицам, «машкарадить», «цыганить», требовать выкупа до сих пор бытует в некоторых селах Северо-Запада. Старые женщины и мужчины надевают худую одежду, вывернутые шерстью наверх шубы, напяливают маски лубяные, изображая животных, чертей и прочую «домовую, лесную и водяную нечистую силу». Ряженым «вставляют» зубы из картошки, вымазывают лица до неузнаваемости сажей, привешивают бороды мочальные, сзади приделывают горбы и хвосты. В таком виде те обычно стучатся в дом и «цыганят»: «Мы — люди бедные, сдалеку приезжие, устали, есть захотели, подайте чего-нибудь». Если хозяева поскупятся, ряженые и осердиться могут: «Не подадите пирога, сведем корову за рога...» Но чаще всего им не отказывают в угощении, и они пляшут припевая: «Радуйся, душа, ликуй, брюхо!»
От одной «заставы» до другой примерно километр. Со свистом и частушкой, с лихой каленой припевкой катили по дороге веселые ватаги ряженых горчаковцев и ряженых гостей, бабушки-певицы и бабушки-плясуньи.
При подходе ко второй заставе встретили расписную тройку. Полоща по ветру лентами, соря бумажными лепестками цветов, кони круто остановились перед нашим шествием, и с возка попрыгали скоморохи. Одни из них песни потешные распевали, другие дурачились, кидались снежками, третьи в дудки камышовые дудели и в бубны детские били, а иные кувырканьем народ развлекали. Ряженые и плясуны в озорстве им добрыми помощниками были.
Один из скоморохов, маленький парень с задиристым чубом и рыжими глазами, в кумачовой рубахе с белыми петухами орал во все горло:
Все ребята как ребята,
Только я, как пузырек.
Завалился раз в канаву,
Даже трактор не берет.
В это время в толпе послышались громкие выкрики: «Паять, лудить, самовары чинить!» Ряды закачались под напором. В центр круга выскочил паяльщик, увешанный ржавыми самоварными трубами, чайниками и лошадиными дугами. Он толкал впереди себя «музыкальную корову», обутую в берестяные галоши, а под руку вел страшную «кикимору лесную». Она свистела, плясала и прищелкивала одновременно, а когда частушку завела, я по голосу узнал Клавдию Петровну Белянко, директора Дома культуры деревни Белая.
— А вас как зовут, товарищ паяльщик? — спросил я.
— Анна Алексеевна Дворникова, — сказал «паяльщик», крепко схватил меня за руку и потащил в круг, припевая:
Брови черные не смоешь,
Губы красны не сотрешь.
Мой характер не узнаешь,
Пока замуж не возьмешь.
...Длинное шествие — с шутками, хороводами, играми — прошло через три «заставы» всю деревню насквозь и остановилось у Горчаковского Дома культуры. Здесь запалили огромный костер, вынесли горячие самовары, пироги, капусту с картошкой — и снова задвигались хороводы, забренчали колокольцы на тройках, Снова заревели гармони и завизжали частушки, перекатываясь от избы к избе, снова замелькали на снегу войлочные подметки и каблуки, вздымая морозную пыль.
Гости и хозяева шли деревенской улицей, пританцовывая и запевая общие песни. Усиленные морозом, громко звенели голоса, наряднее смотрелись узоры на платьях и платках — это был устоявшийся в веках народный спектакль, подлинное народное веселье...
— Свадьба едет! — закричал кто-то из ряженых. И все шествие враз остановилось, ожидая звенящий бубенцами деревенский свадебный кортеж. Женщины в голубых кокошниках, согнувшись в полупоклоне, завели песню: «Люди живут, как цветы цветут...»
Олег Ларин, А. Маслов (фото)
Журнал «Вокруг Света»: Гулянье в Киришах
Где живут драконы…
Драконы стоят на столе и ехидно перемигиваются. У них гибкие змеиные тела и широко раскрытые пасти. Бока их отливают розовым и желтым — отсветами огня и цветом среднеазиатских пустынь. «По берегам гор...
Ушко дутара
Дутар я знаю давно, много раз видел его в руках хафизов и бакши, народных певцов, но инструмент, висевший в витрине Душанбинского ЦУМа, попался мне на глаза впервые. Дутары, как правило, не имеют ника...
Не растет сама холстина
Столица Украины — один из городов, который примет участников и гостей Олимпиады-80. Они увидят сегодняшний Киев с его красивыми мостами через Днепр, новыми кварталами — Борщаговкой, Оболонью, Русановк...
Арт Блейки
Арт Блейки (Art Blackey) - один из величайших барабанщиков, олицетворяющий дух жесткого, бескомпромисного джаза в стиле "хард-боп". Он из тех, кто формировал лицо джаза на протяжении второй половины Х...
Годы обновления
День выдался на редкость жаркий, и настоятель монастыря укрылся от палящего солнца в тени навеса. Временами его одолевал сон, но спать мешали суетные мысли: «Да, с ночными бдениями дело худо. Монахи в...